Душа у меня ушла в пятки.

«Заметил!» — мелькнуло у меня в голове. Я еще не успел отпрянуть, как услышал ответ нашего батюшки:

— Покер.

— Какой же покер втроем? — спросил Дука. — Стукалка!

— Ну, стукалка так стукалка, — согласился батюшка.

Дука сдал карты и бросил на стол монету.

— В банке пять рублей.

Наш батюшка отвернул полу рясы, пошарил в кармане:

— Рубль.

Дука укоризненно покачал головой:

— Все жадничаете! Анастасэ, четыре свободных.

— Четыре, — кивнул патер.

Дука еще несколько раз сдавал карты, потом постучал по столу и сказал:

— Стучу.

Я вернулся к столу и дописал сочинение. Но заснуть еще долго не мог: внизу все стучали и стучали. А под конец стали топать ногами и петь:

Пришел Нифонт, лег на свою кровать и захрапел. Такого страшного храпа я еще никогда не слышал. Потом на крыше стали возиться и кричать коты. И котов таких горластых я раньше не слышал.

Заснул я только под утро.

14. Мы выбрасываем царя в мусорный ящик

На другой день все шло до четвертого урока обыкновенно, а на четвертый вместо Алексея Васильевича пришел почему-то Лев Савельевич. Мы сказали:

— У нас сейчас история.

— У вас сейчас будет русский, — ответил Лев Савельевич. — Тарасов, чем выражается подлежащее?

Тарасов встал, но от неожиданности не мог сказать ни слова.

— Кто скажет? — спросил Лев Савельевич.

Никто руки не поднял.

— Да вы что, остолопы! — крикнул Лев Савельевич. Он, когда сердился, то всегда выражался подобными словами.

Я вспомнил, что говорил вчера батюшка в комнате Анастасэ, и у меня заныло сердце. Я поднял руку.

— Ну? — сказал Лев Савельевич.

Но, вместо того чтобы ответить, чем выражается подлежащее, я спросил учителя:

— Где наш Алексей Васильевич?

Учитель нахмурился, кашлянул и пробормотал:

— Не знаю…

Тогда встал Андрей Кондарев и прямо сказал:

— Нет, вы знаете, только скрываете. У нас история сейчас, а не русский.

И пошел из класса, не спросив разрешения.

За ним пошел Илька, за Илькой — я. А за нами — все остальные ребята.

Лев Савельевич выскочил из класса и что-то закричал нам вслед, но мы даже не обернулись. С топотом и гиканьем мы уже спускались по лестнице, когда дорогу нам преградил сам инспектор училища Михаил Семенович, самый страшный человек из всего училищного начальства. Меж собой мы звали его Михаилом Косолапым. И он действительно своей дородностью, маленькими глазками и вывернутой в сторону ступней одной ноги был похож на медведя.

— Стоп! — рявкнул он. — Кто отпустил?

Мы замерли.

— Почему гвалт? Кто отпустил, я спрашиваю!

Подбежал Лев Савельевич:

— Никто не отпускал, Михаил Семенович. Сорвались как бешеные и понеслись. Точно нечистая сила в них вселилась.

— Зачинщики? — выкрикнул инспектор.

Все молчали. Лев Савельевич немного выждал и со злорадством ткнул пальцем сначала в Андрея, потом в Ильку и, чуть поколебавшись, в меня.

— Вот они, зачинщики, вот!

— Шапки! — приказал инспектор.

Это означало, что мы трое остаемся «без обеда» и должны отнести свои фуражки в учительскую.

— Марш по местам!

Мы понуро вернулись в класс.

Лев Савельевич сел за стол, погладил бороду, запустил кончик ее в рот. Покусал и спросил:

— Нуте-с, так чем выражается подлежащее? Кто скажет?

Но и на этот раз никто не поднял руку. Видя, что ничего не получается, Лев Савельевич принялся объяснять какое-то склонение. Его никто не слушал. Даже не смотрели на него.

Когда прозвенел звонок, он встал, с грохотом оттолкнул стул и быстро вышел.

Училище опустело, затихло. Слышно было только, как где-то в другом классе сторожиха шаркает метлой.

Андрей, Илька и я сидели рядышком и молчали.

— Как думаете, где Алексей Васильевич? — первым заговорил я.

— Спрашиваешь! Известно где: в тюрьме, — сказал Илька.

Я и сам подозревал это, но от такого решительного ответа у меня будто оторвалось что-то в груди.

— Откуда ты знаешь? — попробовал я поспорить.

— Знаю, — загадочно ответил Илька.

— За что?

— За французскую революцию [27] .

— Так ведь про французскую революцию и в нашей «Истории» напечатано.

— Напечатано, да не так.

Андрей больше все молчит, а тут он заговорил:

— Нашему царю тоже надо голову отрубить, как Людовику. Пусть не расстреливает людей.

Илька присвистнул.

— А другой царь будет лучше?

Мы опять помолчали.

— Как думаешь, Илька, кто на Алексея Васильевича донес? — спросил Андрей.

— Известно кто — батюшка.

— Наверно, он, — сказал и Андрей.

— Он, я знаю, — вырвалось у меня.

Илька повернулся ко мне и подозрительно спросил:

— Откуда ты знаешь?

— Знаю, — ответил я.

Илька посмотрел на меня и вздернул плечом.

— Тебя не поймешь. За Алексея Васильевича стоишь, а с попами компанию водишь. Ты ж сам говоришь, что донес поп.

— А ты мне все говоришь? — с укором спросил я. — Ты тоже от меня все скрываешь.

— Я! Разве я имею право тайну выдавать?! Да пусть меня тоже в тюрьму посадят, пусть мне палач руки-ноги ломает — я все равно смолчу.

— И я, — сказал за Илькой Андрей.

— И я, — сказал за Андреем я.

Пришла сторожиха подметать пол и выгнала нас из класса. Мы отправились во двор и сели на скамью на солнышке. Скамья стояла под самым окном учительской. Окно было открыто. Илька предложил выкрасть фуражки и убежать. Так мы и решили. Но тут из окна донесся громкий говор. Мы узнали голоса Артема Павловича и Льва Савельевича. Лев Савельевич говорил:

— Идите домой, Артем Павлович, проспитесь.

А Артем Павлович отвечал:

— Я пойду, пойду, но раньше ответьте мне на проклятый вопрос: кто мы, люди или чиновники?

— Странный вопрос, неуместный.

— Нет, уместный. Если бы мы были люди, мы пошли б к жандармскому полковнику и плюнули ему в лицо: не трогай порядочных людей! Да, порядочных! Только он один и был среди нас порядочный, а все остальные либо чинодралы, либо просто сволочи, хоть и числятся учителями. Мы учителя, а чему мы учим, чему?

— Не знаю, чему учите вы, а я учу детей великому русскому языку.

Артем Павлович хрипло рассмеялся.

— Это вы-то учите великому русскому языку?! Вы-то? Да если бы Тургенев услышал, как вы учите детей этому великому русскому языку, он взял бы вас за ухо и вывел из класса.

— Ну, знаете ли, Артем Павлович, — запальчиво крикнул Лев Савельевич, — вы хоть и пьяны, а думайте, что говорите!..

— А то что будет? — придирчиво спросил Артем Павлович. — На дуэль вызовете? Так теперь на дуэлях не дерутся, да и смелости у вас не хватит. Или, может, донесете на меня, как донесла какая-то скотина на Алексея Васильевича? Если б знать, кто это сделал! Я б его в уборной утопил.

— Руки коротки!.. — крикнул Лев Савельевич.

— Ижица!.. Рабе?!..

Хлопнула дверь, и в учительской все стихло. Мы немного подождали, потом подставили Ильке плечи. Илька влез в окно и выбросил нам фуражки. Но, прежде чем убежать, мы прокрались в зал, вырезали перочинным ножом из золоченой рамы портрет царя и отнесли его во двор, в мусорный ящик.

15. Шоколад с предсказанием судьбы

Вечером в бархатную комнату Анастасэ опять пришел Дука. Хотя он и патер говорили больше по-гречески, чем по-русски, я из разговора все-таки понял, что ночью в монастырь должны приехать две подводы. Скоро пришел и наш батюшка. Сначала, как и вчера, все пили микстуру и заедали ее лимоном, потом позвали Дамиана и вчетвером принялись играть в карты. Когда пили, Дука рассказывал разные случаи из своих похождений, а патер и наш батюшка слушали и смеялись.